РАЙСКИЯ ПРОГУЛКИ БОЛЯЩЕЙ

води пером
ногами шаркай
как будто жарко

не жди паром
не стой под паром
не жди подарков

а как шаром
покатишь с горки
пустой, как гром,
свой вздох негорький

и, смерть поправ,
умрёшь недаром:
настойка трав
варенья варка
25.Х.2008


ни троп, ни троп
не ищешь в парке,
ни Парок нити.

торопишь их в тревоге,
в запарке просишь:
не тяните!

и тянешь, еле тянешь ноги,
на холм взбираясь.
взберёшься, вспомнишь об отваге,
и втянешь воздуха сироп,

как новостройки, сиры, наги,
раствор вбирает купороса.
роятся мошки над укропом,
над купырём и на бумаге.
26.Х.2008


он прав, нет прав
у той болезни
высокой. прорв
закон железней.

пускай её рисунок слёзный
забудется
ещё при жизни.

в зобу – дыханье, за зубами -
три языка
неверных слизня,

четыре кляпа для каверны
и деться некуда. полезней
не называть ту скверну
«скверной».
30.Х.2008


восход, наверно, серной
вставал, газелью, ланью.
не встать такою ранью.
закат какой-то серный.

газетный, жёлто-серый.
наверно, будет ветер.
проверена примета.

конечно, будет вечер
сребряно-чёрной зернью
черно-кристальной гранью.
и кончено об этом.

тем, кто встаёт так поздно,
не подаёт господь ни длани,
ни советов.
30-31.Х.2008


клянись брадою бафомета
иль не клянись,
посмотришь вниз,
посмотришь ввысь:

в опале здесь
повисла
пыльная, немая
и палевая взвесь.

и ты опалового света
седою захлебнувшись гущей,
обряду подчиняя мысль,

не молвишь, языки ломая:
bread наш насущный
даждь нам днесь.
31.Х.-1.XI.2008


питай надеждою на дождь
небо плоское как пита,
небо круглое как ложь,
непреложное как жито,

в серой крупке
птичьих стай.
не считай закаты, чтица
мелких поднебесных тайн.

неизжита эта хворость.
не пытай её на хрупкость,
поджигая лупой хворост:

лопнет бледная скорлупка
та, что выбрана навырост,
но не вылупится птица.
1.XI.2008

ПАМЯТИ ВСЯКОГО ЖАСМИНА

нарушенная
но кроме нее ничего не слышу
в стадии борьбы с раскуроченным криком "ура!"

правила здесь, ясмины и логика бессильны
то там, то бел, то бел,
то приступать лучше с третьей попытки

случилось то, чего хотела
не тогда, но хотя бы
не то, но тоже

ожил тот – белый – свет
воскового псевдо-апельсина
мнимого больного флер д'оранжа

отблеск кипенной тяжбы
древесного тела с ибн синой
без минеральной подпитки

стела мясным мухам
прошедшим пытки
и другим, павлиньим и синим

грань же между сбывшимся и небывшим
в определителе растений:
голова садовая: филадельфус

в парандже тени
эльф отцветшего куста
снятого молока головы

случилось то, чего хотела
стало тихо

-13.X.2008

ПАМЯТИ ДРУГОГО ШИПОВНИКА

Шиповник, правда, больше не цветёт.

так оно всё безлично
та ли другая
ли
чинно
всех не по росту разложат
под облаками суглинка
руконожка моя собака
что с тобой было допрежде
я никогда не узнаю

егда поезд приидет
о багаже не спросят
время пути отменят
и подрасти не успеешь

срезать собачью розу
истолочь растереть и плюнуть
через плечо три раза
как только уколот пальчик.
бестолочь, неужто не чуешь
ту, что палачит и плачет
в той, что воскреснуть не чает

---
что с тобой было после
я не смогу не помнить
другая моя собака
первая моя собака

2 мая 2008

ПАМЯТИ ШИПОВНИКА

пять лепестков на пальцах пересчитать не сумела
смела муслиновый мусор
с колен и - за пяльцы несмело

но за мулине сомлела
спать захотелось так не вовремя так внезапно
она ещё мусолила какие-то обрывки мыслей
перебирала как на шее бусы
«пить», «помнишь», «вопишь», «вопьётся»
а над нею уже нависли
заросли рос и зорь запах
сто лет залпом

24 июля 2008

ПАМЯТИ БАГРЯНИКА

Листья опадающие, круглые, тупые, цельнокрайные,
при основании глубоко сердцевидные

прель сора
жатый шёлк и удивляться: деревьев нету первого куплета
нет первыя строфы
нет дерева иудова
его нет!

не лето же, апрель

пунктиром молока проносится
и смолк
небесный монорельс

а всё в асфальт впечатано графы расхода
и нет его!

и то, что под ногами
уже не древо Иудеи
не Arbre de Judée
не Judas tree
не слов удел
- сотри –
недеяния след
не доля свалок
а дурная слава
дурная кровь
и диво дивное
людей

то по-белу лилов
то – по-лилову ал
тот чёрный нал
той памяти улов

бессмертно все, что сам по пустякам
ты вспоминал я забывала

30.VI.2008, 2.VII.2008, 17.VII.2008

+++

все-таки приснится

суглинок, снег и не слышал
шел, я и суглинок
жёлтый снег
бурый снег
серый
серный
костяной
деревянный
нэцке тисовой синицы
прядают с тихого неба
падают с тихою негой

было ясно, что не доходят
- только я только -
и-мэйлы

и-цветки
так естественно перейти к ним
меловые немощные соцветья

слухом её с другой стороны в письмах
стали последняя зима оловянные запчасти
издержки стиля
мелкие несчастья
где он способен открыть рот
и-наконец
сказать слово
инако

26.VI.2008

+++

тень на стену приходит и ложится
с больной извёсткой, не на брёвна детства, не на обои недетской.
бетонная пристройка, не изба ведь и не коммуналка.
надбровною от любопытства приподнялось окно за ставней.
гудёт компьютер однотонно.
но ночь на ровном этом звуке
не избавить
от себя. от ночи.
прикинуться сестрой, которой нет
и не было и, может, и не будет?
но-но! исход один забаве.
извод один – да как не извести! –
испод один – забывчивость.
не память.
мне кажется, что вовсе откровенна.
хоть и не исповедь.
а всё же кров и дом.
и Word в работе.
и тучи комаров.
и двор, который обернулся садом,
как соль, что обернулась на содом,
представившись женою и стыдом.
дверной проем, что притворился дверью,
и тьма радиограмм,
себя представившая стадом,
не стаей – так! – мышей летучих.
приём - приём - как слышно - я – ушан.
вас слышу - я – ушанка.
но исподволь слетелись
петéльки с петлями на пуговицы слов
и лепет затянулся.

24.VI.2008

Опрос "Воздуха": Русская поэзия в диалоге с зарубежной

1. Прежде всплески поэтической активности в России неизменно были связаны с обостренным интересом к новейшим событиям в жизни поэзии других стран. На протяжении последнего полувека это, в общем и целом, не так – и, в частности, сегодня интерес к новейшей зарубежной поэзии в поэтическом сообществе весьма невелик. В чем тут, на Ваш взгляд, дело и как Вы к этому относитесь?

Иерархичность сознания, искусственно поддерживавшаяся в гражданах Советской империи, как ни странно, оказалась неистребима. Двадцать лет перестройки, оттепели, постсоветского существования, как их ни называйте, прошли даром. В целом, российские литературные круги (на воде) оказались неспособны справиться с изобилием и разнообразием. Одних архивов им хватило, чтобы захлебнуться. Чтобы хоть как-то совладать с наплывом авторов, писавших все семьдесят лет советской власти в эмиграции, некоторым потребовалось даже возродить ненадолго позабытую лексику («не с теми я, кто предал землю») и деление на наших и ваших. Что тут говорить о современниках, тем более, современниках, пишущих «не по-русски»...
В то же время, было бы чудовищной несправедливостью рассуждать об этом исключительно «в общем и целом». В разговорах о поэзии это вообще не лучший метод. Если уж речь идёт о полувеке, как не вспомнить Бродского, Айги, Савелия Гринберга, не назвать Драгомощенко, Горбаневскую, Гандельсмана, Кузьмина, Карпинскую, Мартынову, Захарову, Плакса, Скандиаку (прошу прощения, если кого-то пропустила). Да, их опыт открытости стоит особняком в почти монолитном строе неприятия и, хуже того, отсутствия малейшего любопытства, о возможной причине которого я сказала вначале, но по счастью, монолитность определяет в поэзии гораздо меньше, чем хотелось бы думать её сторонникам.
Кстати, как раз в этом, вероятно, кроется и вторая причина: прошли те времена, когда в поэзии возникали течения, претендовавшие на некий эстетический абсолют. При переносе на почву иного языка они иногда менялись до неузнаваемости (как это случилось с французским символизмом и итальянским футуризмом в России). Самым важным в такой ситуации становилось новое название, новое слово, но не новые слова. Нынче такой переносной истины никто не предлагает. Контакт с поэзией чужого языка, с её не встраивающимися в общий хор голосами требует более личного, тонкого, внимательного вслушивания.

2. Насколько вообще, с Вашей точки зрения, правомерно говорить о мировом контексте и единых закономерностях развития применительно к виду искусства, который в большей, чем все иные виды искусства, степени опирается на особенности национального языка?

Не то, чтобы неправомерно, но неплодотворно. И я с сожалением наблюдаю за едиными закономерностями в том, что нам пытаются выдать за иные виды искусства. В то же время случаются удивительные параллели. Так, например, я узнала о существовании нью-йоркской language school всего несколько лет назад, хотя сама к тому моменту уже лет двадцать занималась чем-то, безусловно, родственным этому направлению. В то же время, мой друг, израильский поэт Зали Гуревич, прочитав мои переводы Рубинштейна и Пригова на иврит, был поражён созвучием «московского концептуализма» своим собственным поискам. Думаю, что при желании, ряд таких неслучайных случайностей мог бы быть продолжен.

3. Лично в Вашей читательской и творческой биографии отпечатались ли какие-либо встречи с зарубежной поэзией последнего полувека?

Да. Назову только четверых: в поэзии на иврите это Авот Йешурун и Хези Лескли (хотя я и не могу назвать этих израильских поэтов представителями «зарубежной поэзии»), а в англоязычной поэзии - американец Дэвид Шапиро и канадка Анн Карсон.

№1, 2008

ПЕСЕНКИ ПОГОДНЫХ УСЛОВИЙ (II)

I

II ПЕСЕНКА ПРОТЕКАЮЩЕЙ КРЫШИ

ворона
сидит на антенне.
в короне
из ливня и тени,

на спице
клубком из терна -
над черепицей –
нечерным.

распустят
ручьем колючим,
из устья
выловят ключик,

которым
без проволочек
накормят
пробел и прочерк,

которым
клюву откроют
повторы
мушиного роя,

занудны
его повторенья
простудно-
машинного тренья:

«Карманник
с картографом в карты
в романе
играл на кокарды.

Кутёж их:
картофель в картузе.
Картёжника
карла мутузит».

невзрачней,
чем череп барона -
ни ворон, ни грач, ни
ворона

не смогут
припомнить, побыв в ней,
не смога
корону, но ливня

и тени,
густой, непробудной,
хотений
и жаждущих будней.

неярко
сияет корона.
не каркай
на тени, ворона.

накаркай, ворона,
нам дождик
без крова, без кроны,
без тождеств

меж кровью
И почвою влажной
но вровень –
как важно с неважно.

хоронится,
глядя наивней,
в короне
из тени и ливня.

24-26.I.2008

ПЕСЕНКИ ПОГОДНЫХ УСЛОВИЙ (I)

ПЕСЕНКА СУХОГО ИЕРУСАЛИМСКОГО МОРОЗЦА

Там, за дождём,
есть жизнь иная,
которой ждём
и ждём, стеная.

Там, за идём!
идёт вожатый,
а за вождём –
лишь воздух жатый

свои полотнища полощет
дорогой стелется тугою
там всё не плоше и не площе,
там всё - другое.

Из той страны
нам слово дали
от рам тройных
и слова «дали».

Из-за стены,
из-за гардины
дождя странны
или едины

слова посулов и обетов -
совсем неважно,
когда наобещал себе ты
недолгий дом и путь отважный,

но за плечом
есть обещанья,
где ни при чём
ни долг, ни тщанье.

Там за дождём –
Нам дождь обещан
И он как дом
Оконцем блещет.

17-18.I.2008