Thursday, December 24, 2015

Меир Визельтир

РАДОСТЬ ЖИЗНИ

И по возвращеньи с балкона не скажи:
«На улице тесно, и тихо, и влажно,
будто в комнате, где лежит тяжелобольной, когда теченье
времени замерло за мгновенье до часа кончины.
Душевные струны скорбят, сердце обмирает в кручине
по тучному духу гниенья,
по дыханью преющих листьев, растворяющихся у ног,
и по краткому мигу, что изнемог». Скажи:

«Город горло дерёт, подобно ослу,
пасть раззявившему безо всякой причины,
ни к селу и ни к городу.
Он упрям, как осёл, лёгок станом
и прям. Только мозг в черепушке дырявой дрожит,
все проходы заложены слизью и гноем,
и все листья охвачены дрожью иною,

его смерть возвещая в разбросе свеченья».

 Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер

Wednesday, December 16, 2015

О Мандельштаме (Ответы на вопросы журнала "Воздух")

Что значит Мандельштам для вас? 
Каким вам видится его  след  в сегодняшнем  дне  русской  поэзии  —  и  у каких авторов конкретно?  
Можно  ли выделить какие-то отдельные его тексты, наиболее для  вас  значимые?  
Обязаны  ли  вы  чем-либо  Мандельштаму  в  вашей собственной поэтике?

Честно скажу, я уже готова была струсить, отказаться отвечать на вопросы о Мандельштаме, признаться в своей неспособности найти нужные слова, а главное, мысли, там, где вместо мыслей одни эмоции, но подумала, что нельзя отказаться от возможности сказать свое смиренное спасибо тому, кто определил для меня не только поэзию, но и жизнь. Совершенно неожиданно для себя самой, всегда избегавшей отношений учитель-ученик и испытывавшей неловкость при малейших попытках заставить меня играть как одну, так и другую роль, я поняла, что в Мандельштаме я нашла для себя «бо́льшего», который независимо от того, приближаюсь я к нему или отдаляюсь от него, не меняется в меняющейся перспективе. То, как я живу и, опосредованно, то, как я пишу, это следствие «уроков Мандельштама», которые, мне кажется, он и не предполагал давать, и которые я извлекла по своему разумению из его стихов и прозы (зачеркнуто) и стихов.
«Не сравнивай: живущий несравним»одна из моих постоянных мантр. Можно повторять ее на выдохе или на вдохе, она всегда работает. После нее легче дышать. Даже сейчас, когда я смотрю на эту строку на странице, взгляд проясняется.
Если же и это не помогает, твержу: «Отравлен хлеб, и воздух выпит. \\ Как трудно раны врачевать».
Трудно выделить что-то, в такой задаче мерещатся какие-то «сто грамм Мандельштама в одни руки». Но если уж выбирать, то пусть будет «Грифельная ода». В ней отозвался и Лермонтов, первая моя детская любовь, и поздняя любовь Державин. И удивительное элиотовское замыкание «в моем начале – мой конец» или «в моём конце — моё начало»  просвечивает уже процитированное мной  раннее, 1913 года стихотворение, заканчивающееся словами: «Все исчезает – остается \\ Пространство, звезды и певец!»


Видимый след у других авторов? Я его не отслеживаю. Наоборот, случайно обнаружив, теряю к читаемому интерес. Мне важен след невидимый, о нем можно только догадываться, угадывать среди пустынных рыбарей своего, ошибаться, снова узнавать, пока смерть и посмертие не обнажат костяк с искомыми приметами сколиоза и прочими характерными признаками того, что поэзия и правда здесь хорошенько потрудились над природой.