Saturday, November 20, 2010

Опрос "Воздуха": Об устном бытовании поэзии

Диалектическое противоречие между звучащей природой поэзии и письменной формой её репрезентации время от времени привлекает к себе особое внимание, сказываясь и всплеском устных форматов литературной жизни, и появлением авторов, для которых именно звучащий текст является итоговым произведением. Но и для тех поэтов, кто не ставит перед собой такой задачи как основной, вопрос о звучащем корреляте того, что они заносят на бумагу или вводят в текстовый файл, так или иначе оказывается важным.
1. Насколько важна для Вас та сторона поэтического текста, которая в первую очередь проявляет себя в звуке, звучании? И, собственно, что это за сторона для Вас (ритмика, звуковой строй, интонация...)?
2. Присутствует ли в Вашем творческом процессе тем или иным способом расчёт на последующее устное воспроизведение написанного – автором или читателем?
3. Насколько существенна для Вас возможность выступлений с собственными текстами? Насколько осознанна и устойчива та их интерпретация, которая при этом возникает? Как Вы относитесь к озвучиванию Ваших текстов другими?


В одном из романов Джордж Элиот* появляется персонаж, извлекающий ответы на вопросы, как ключи из необъятного кармана вперемешку с прочими полезными и бесполезными объектами. Попробую и я так: непоследовательно и вместе со всяческими, в карман попавшими клочками и обрывками мыслей собственных вопросов.
Звучащая природа поэзии? Или звучащая природа языка (всякого, поэтического, в том числе; вернее, любого из поэтических языков)?
Запись стихотворения как нотная запись? И потом каждый, как по нотам: «погиб-поэт-невольник-чести-пал»? Или без маяковского «бархата голоса» стихи немеют? «Устойчивый звукоряд» или исходная точка для читательской импровизации?
Случалось, что только «с голоса» мне удавалось пробиться к чьей-то поэтике, случалось и обратное – авторское чтение отталкивало меня навсегда от заинтересовавших в журнале стихов. Случалось, что и то, и другое происходило последовательно с одним и тем же поэтом, когда обнаруживалось, что форсирование приема превратило индивидуальное голосоведение из манеры в манерность.
В любимых стихах мне не так уж важно произнесение слов (авторское или мое собственное, мысленное или проборматываемое – несущественно). Важнее уловить дыхание стиха и совпасть с ним. Декламация ничего не прибавит стихам даже в том случае, если ничем их не умалив, окажется актерской удачей.
Важна ли мне (и насколько) возможность выступлений с собственными стихами? Кажется, это самый сложный для меня вопрос. Наверное, важна, раз я редко от таких возможностей отказываюсь. Наверное, не слишком, раз я их редко ищу.
В основе своей каждое стихотворение позволяет мне не так уж много вольностей, но на автомате я их читать не могу.
Расчета в процессе письма для меня нет и быть не может, но сама я прочитываю свои строчки по мере их появления и перечитываю – по мере прибавления.
Чужое исполнение моих стихов только однажды не вызвало у меня абсолютного желания умереть на месте: когда я, спустя много лет после премьеры, впервые посмотрела видеозапись спектакля Игоря Пеховича и Елены Ласкавой «Голос».
Неожиданно мне удалось забыть о собственном авторстве и без корежащего стыда следить за взлётами и падениями актёрских голосов.
То, что пытается волевым усилием (насилием) удержать моё внимание во времени, находясь на грани с иными жанрами – музыкой или театром, на моей внутренней шкале располагается дальше от поэзии, ближе к музыке или театру. Точно так же, и не открывающие рта произведения поэзии визуальной я (вос)принимаю, скорее, как графику или графический дизайн.
То, что необходимо мне читающей, ещё насущнее для меня пишущей. Даже в пустыне тишина не слышна, слышен звон в ушах и «как звезда с звездою». Когда писала, было важно разоблачить эту псевдо-тишину, разговорить её, заставить проговориться. Когда не пишу, звучащая природа поэзии перестает меня занимать, она заслонена несопоставимо превосходящей её по силе молчащей природой поэзии.


* “Felix Holt”, 1866

"Воздух" № 3 (2010)

Tuesday, November 09, 2010

+++

смерть так тебе себя положит
за все недолгое терпенье
литой калошей неделимой
на лужу, насморк и со-пенье
наградой

смерть так тебя тебе положит
на лоб и на затылок разом
преградой непреодолимой
и неразборчивою фразой
«как сиры, наги»

смерть так тебя себе положит
на грудь и не звездой, а стразом
и на подложные бумаги
посмотрит мельком
ей несложно

осенний день проходит быстро
но осень движется по кругу
в другом саду сияют астры
и аспидистры замирают
на подоконниках широких
в предзимних комнатах и кухнях
и яблоко щекой упругой
настойчиво ждет поцелуя
гнилую же так долго прячет
что целое наполовину
беззлобная земля всосала
оно ж о том ни сном, ни духом
смерть так тебя с тобой помножит
ты не просила об отсрочке
смотри, вот месяц вынул ножик
год затянул свою удавку
поставив всяко лычко в строчку
век в поддавки с тобой играет

вся недолга, а смерть не рада

смерть так себе, на ладан дышит
смерть так к тебе неровно дышит
ты промолчи, она не слышит
безлобое настало небо
эйухнем в воздухе витает
еще не раз перезимуем
там где зима такая осень

смерть так тебе сама поможет