ДАН ПАГИС
ТРОПИЧЕСКАЯ ТЕПЛИЦА
Придуманный рай.
Хитрая клетка цветенья.
Каучуковые африканские опахала точáт ароматы.
Пасть арума
распахивается вокруг изворотливого фикуса боры.
Соблазнены буро-пурпурным в адовой орхидее,
тысячи языков тянутся к тёмному нектару.
Далеко от них,
в стороне, в стороне,
в безводной степи
сокрытый цветом плоти,
плотнее, прямее и тоньше
чем пестик,
тыя, средиземноморский андрогин,
тыя, единственная в своём роде.
Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер
Monday, April 30, 2012
Dan Pagis \ דן פגיס
ДАН ПАГИС
Могила Ясона в квартале Рехавия
Ясон, мореход-пройдоха,
из советников царя Янная,
делает вид, будто похоронен
вдали от моря,
в подобающем ему саркофаге в горе в святом граде.
Горница в горнице - вся в колоннах и арках,
мир и вечный покой изваяны в известняке.
Гробница пуста.
Только рисунок корабля
нацарапан на стенке.
Наверху пали царства,
и другие спустились в Гадес.
Но не Ясон. Он пройдёт
и сквозь гладкую стену
на быстрой триере
(проницая воздушное море,
в абсолютной беспроволочной тишине)
и с изрядною прибылью, как всегда, провезёт контрабандой
свой драгоценный товар:
солнце воды,
ветра шёлк,
мрамор пены морской
Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер
Могила Ясона в квартале Рехавия
Ясон, мореход-пройдоха,
из советников царя Янная,
делает вид, будто похоронен
вдали от моря,
в подобающем ему саркофаге в горе в святом граде.
Горница в горнице - вся в колоннах и арках,
мир и вечный покой изваяны в известняке.
Гробница пуста.
Только рисунок корабля
нацарапан на стенке.
Наверху пали царства,
и другие спустились в Гадес.
Но не Ясон. Он пройдёт
и сквозь гладкую стену
на быстрой триере
(проницая воздушное море,
в абсолютной беспроволочной тишине)
и с изрядною прибылью, как всегда, провезёт контрабандой
свой драгоценный товар:
солнце воды,
ветра шёлк,
мрамор пены морской
Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер
Saturday, April 21, 2012
Dan Pagis \ דן פגיס
ДАН ПАГИС
МЕДНЫЕ ПОЛУМЕСЯЦЫ
Ночь звенит, как в ожерелье медном рожки
на груди твоей, ведунья, знахарь мой,
близкая моя, разубранная тьмой,
помолчи уста к устам немножко,
не шепчи. Из тайников Ерусалима
извлекла меня и мой пленила сон,
так кружайщейся кометой в небосклон
твой запущен я, бессонницей палимый.
Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер
МЕДНЫЕ ПОЛУМЕСЯЦЫ
Ночь звенит, как в ожерелье медном рожки
на груди твоей, ведунья, знахарь мой,
близкая моя, разубранная тьмой,
помолчи уста к устам немножко,
не шепчи. Из тайников Ерусалима
извлекла меня и мой пленила сон,
так кружайщейся кометой в небосклон
твой запущен я, бессонницей палимый.
Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер
Dan Pagis \ דן פגיס
ДАН ПАГИС
ЧЕРЕПАХА
Ты скор, Ахиллес легконогий,
Очень медлительна я.
и в неспешности слава моя.
Расстояние между нами все уменьшается понемногу,
но не исчезает,
никогда ты меня не догонишь.
Всё бегом да бегом. Помрёшь молодым, Ахиллес.
Я стара, счёт потерян годам. Я ползу
на своих костенеющих лапах по свету.
Не могу не признать: быть всегда чемпионом,
вечным победителем, покрытым пылью –
тяжкая доля.
Я взвешиваю:
не отрастить ли мне крылья.
Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер
ЧЕРЕПАХА
Ты скор, Ахиллес легконогий,
Очень медлительна я.
и в неспешности слава моя.
Расстояние между нами все уменьшается понемногу,
но не исчезает,
никогда ты меня не догонишь.
Всё бегом да бегом. Помрёшь молодым, Ахиллес.
Я стара, счёт потерян годам. Я ползу
на своих костенеющих лапах по свету.
Не могу не признать: быть всегда чемпионом,
вечным победителем, покрытым пылью –
тяжкая доля.
Я взвешиваю:
не отрастить ли мне крылья.
Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер
Dan Pagis \ דן פגיס
ДАН ПАГИС
ГДЕ
Я спрятался в комнате, а где - позабыл,
в шкафу меня нет.
за гардиной я был.
Меня нет в твердыне моей под столом.
В зеркале пусто, и нет меня там,
на пыльном картоне под пыльным стеклом.
Я не на картине. Но вдруг позовут,
Я тогда отзовусь и узнаю:
я - тут.
Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер
ГДЕ
Я спрятался в комнате, а где - позабыл,
в шкафу меня нет.
за гардиной я был.
Меня нет в твердыне моей под столом.
В зеркале пусто, и нет меня там,
на пыльном картоне под пыльным стеклом.
Я не на картине. Но вдруг позовут,
Я тогда отзовусь и узнаю:
я - тут.
Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер
הִתְחַבֵּאתִי בָּחֶדֶר, אֲבָל שָׁכַחְתִּי אֵיפֹה.
בָּאָרוֹן אֵינֶנִּי.
וְלֹא מֵאֲחוֹרֵי הַוִּילוֹן,
גַּם לֹא בַּמִּבְצָר הַגָּדוֹל בֵּין רַגְלֵי הַשֻּׁלְחָן.
הָרְאִי רֵיק מִמֶּנִּי.
לְרֶגַע נִדְמֶה לִי שֶׁאֲנִי בַּתְּמוּנָה עַל הַקִּיר.
בְּאַחַד הַיָּמִים אִם יָבוֹא מִישֶׁהוּ וְיִקְרָא לִי
אֶעֱנֶה וְאֵדַע: הִנְנִי.
בָּאָרוֹן אֵינֶנִּי.
וְלֹא מֵאֲחוֹרֵי הַוִּילוֹן,
גַּם לֹא בַּמִּבְצָר הַגָּדוֹל בֵּין רַגְלֵי הַשֻּׁלְחָן.
הָרְאִי רֵיק מִמֶּנִּי.
לְרֶגַע נִדְמֶה לִי שֶׁאֲנִי בַּתְּמוּנָה עַל הַקִּיר.
בְּאַחַד הַיָּמִים אִם יָבוֹא מִישֶׁהוּ וְיִקְרָא לִי
אֶעֱנֶה וְאֵדַע: הִנְנִי.
Thursday, April 19, 2012
Dan Pagis \ דן פגיס
ДАН ПАГИС
Написано карандашом в опечатанном вагоне
здесь в этом транспорте
я Ева
с сыном Авелем
если увидите моего старшего
Каина сына Адама
передайте ему что мама
Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер
Написано карандашом в опечатанном вагоне
здесь в этом транспорте
я Ева
с сыном Авелем
если увидите моего старшего
Каина сына Адама
передайте ему что мама
Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер
Dan Pagis \ דן פגיס
Дан Пагис
Свидетельство
Нет, нет, они без сомненья
были людьми:
мундир, сапоги.
Как объяснить. Они были созданы по образу и подобию.
А я был тенью.
У меня был другой создатель.
И он в своей милости не оставил мне ничего, что умрёт.
И я убежал к нему, поднялся легко, без стесненья, синий,
примирённый, и я говорил: примите мои извиненья.
Дым к всемогущему дыму
без образа и без тела.
Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер
Свидетельство
Нет, нет, они без сомненья
были людьми:
мундир, сапоги.
Как объяснить. Они были созданы по образу и подобию.
А я был тенью.
У меня был другой создатель.
И он в своей милости не оставил мне ничего, что умрёт.
И я убежал к нему, поднялся легко, без стесненья, синий,
примирённый, и я говорил: примите мои извиненья.
Дым к всемогущему дыму
без образа и без тела.
Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер
Wednesday, April 18, 2012
Adam Ziemianin \ Адам Земянин
młyn
нет выхода с мельницы нашей
мельник ключ утопил
в мутной речке
сам с рыбьём закумился
да и сплыл куда-то
на плотвичке
никто уж его и не помнит,
был ли мельник
на самом деле
одни жернова остались
да тихий повизг веками
мелённый без всякой цели
nie ma wyjścia z naszego młyna
młynarz klucz zgubił
w mętnej rzece
sam z rybami się pokumał
odpłynął gdzieś
na rybim grzbiecie
nikt nie pamięta już młynarza
czy był naprawdę
między nami
zostały tylko młyńskie kamienie
da cichy skowyt
mielony wiekami
мельницанет выхода с мельницы нашей
мельник ключ утопил
в мутной речке
сам с рыбьём закумился
да и сплыл куда-то
на плотвичке
никто уж его и не помнит,
был ли мельник
на самом деле
одни жернова остались
да тихий повизг веками
мелённый без всякой цели
Перевод с польского: Гали-Дана Зингер
Monday, April 16, 2012
Sunday, April 15, 2012
Saturday, April 14, 2012
Tuesday, April 10, 2012
Monday, April 09, 2012
Saturday, April 07, 2012
Thursday, April 05, 2012
Wednesday, April 04, 2012
ДРЕВО ДРОНТА ВЕЧНО ЗЕЛЕНЕЕТ
Когда-то Марк Кирдань проинтервьюировал меня для какого-то своего проекта. Но так как проект, к сожалению, не осуществился, я в конце концов решила поместить свои ответы на его вопросы здесь.
1. Насколько вообще важен читатель?
Конечно, читатель важен, хотела я написать, но передумала.
Читатель совершенно неважен для поэта, зато читатель жизненно важен для читателя. То, что читатель способен прочитать в стихах, в высокой степени зависит от него самого, а не от поэта.
Существовали когда-то дронты — вымершее семейство нелетающих птиц. До 1973 года считалось, что семена дерева додо могут прорастать только пройдя через пищеварительный тракт дронта (додо) и что этот вид вымирает в их отсутствие. Но не так давно было доказано, что это вовсе не обязательное условие. Лесники и ботаники механическим путем истончают твердую оболочку семян для того, чтобы помочь их прорастанию. Вымри до 1973 года последний (непрофессиональный) читатель стихов, человек той эпохи вполне реально ощутил бы угрозу исчезновения редкой древесины поэзии. Сегодня же, когда мы как никогда близки к полному и окончательному вымиранию этой редкой птицы, мы можем предположить, что лесники и ботаники (то бишь, профессиональные читатели – критики и исследователи) смогут механическим путём истончить твёрдую оболочку трудноперевариваемых поэтических семян для того, чтобы помочь их прорастанию в читательских умах. Имеет ли это какое-то отношение к поэтам? Лишь в тех редких, к сожалению, случаях, когда они по совместительству еще и читатели.
2. Возможен ли компромисс между "общедоступной" поэзией и поэзий, направленной в себя?
Не знаю. Я по природе своей не человек компромисса. У меня заняло очень много лет усвоение такой элементарной истины, как «худой мир лучше доброй ссоры». Сегодня я предпочитаю не высказывать своих суждений по многим вопросам, просто потому, что знаю, как много разрушительной силы заложено во всяком необязательном словоизъявлении. Но внутри себя я остаюсь по-прежнему непримиримой и внутри меня такой компромисс невозможен. Все же мне нетрудно предположить, что в этом и состоит моя ошибка, что мне следует вспомнить о еще какой-нибудь элементарной истине, например, о том, что поэзия присутствует во всем, даже в "общедоступной" поэзии, и видеть ее повсюду – задача поэта, с которой в таком случае я плохо справляюсь.
3. Поэзия человечна, или надчеловечна?
Видимо, Вы не имели в виду, гуманна ли поэзия, верно?
Если же речь идет о том, человеческое ли это явление\свойство, то думаю, человеческое. Но что считать истинно и исключительно человеческим? Я всегда считала таковым всё, что не укладывается в рамки понятия «естественное». Поэзия представляется мне и явлением, и свойством, скорее противоестественным, чем естественным, и следовательно, человеческим и над(сверх?)человеческим одновременно.
4. Что творящий приносит в мир, как вообще "музыка сфер" "полезна" человечеству?
Я совершенно убеждена в том, что всякий человек в той или иной степени – создатель. Нет, нужно отказаться от относительности предполагаемой оборотом «в той или иной степени». Всякий человек – творец, создатель, даже если создает он лишь невыносимые условия жизни для своих ближних. Что приносит человек в мир, кроме себя самого и своего предназначения, которое он чаще всего не постигает до самого конца? Может быть, тем, кого мир признает творцами, всего лишь больше повезло – они угадали свою миссию прежде и попытались принять ее осознанно. И может быть, тем, кого мир признает творцами, всего лишь больше повезло – их создания мир ценит выше, чем невыносимые условия жизни. Однако не стоит судить торопливо. Это только кажимость, что ценителей невыносимых условий меньше, чем ценителей произведений искусства. К тому же кажимость тем стремительнее рассеивающаяся, чем пристальнее мы начинаем ее рассматривать. Так не лучше ли ее не рассматривать вовсе? Пусть себе кажется.
Что же до «музыки сфер» и ее пользе, то насущно необходимая тем, кто ее слышит, для всех прочих – она всего лишь претенциозная выдумка. Спрашивается, стоит ли пытаться о ней свидетельствовать? Не стоит, но необходимо. Она из числа тех явлений, которые, быв явлены, обрекают видевших\слышавших на пожизненную дачу показаний.
(мысли о пользе сворачиваются в козьи ножки
как-то их раскурят, огнеупорные?)
5. Человек пишет слово, или слово пишет человека, или все это ерунда и нечего судить?
(свободно и не стал говорить
слова
слова говорили
сами
за себя
никто не вкладывал
в них смысл
они были абсолютно свободны
от смысла)
6. Каким вы видите искусство будущего?
Я далека от футуристических прогнозов. Единственное, во что я верю, так это в то, что оно будет столь же неуловимо и подвержено переменам, сколь и сейчас. Будут ли изменения искусства по-прежнему происходить с ускорением? Сейчас это кажется неизбежным, единственно возможным, если исходить из нашего прошлого опыта, но представить себе эту грядущую скорость, это безумное мельтешение просто немыслимо. Потому я в который уже раз и выбираю неведение. В конце концов, если не ждать от будущего непредвиденного, стоит ли жить?
(извести его просто
пошлости оно больше всего боится
в темноте говори будущему: «известно!»
оно испужается и отступит
станет прошлым плохо различимым
под покровами извести и холестерина)
7. Чего в сегодняшнем искусстве не хватает - вам, либо вообще?
В искусстве мне всего хватает. То бишь, к искусству других я вообще не подхожу с требованиями добавить или убавить того или этого. Да и к «своему искусству» я не предъявляю требований. Только к себе самой. Попробую пояснить, в чем тут различие. Мне важны рабочие качества инструмента, которым в данном случае являюсь я сама, а не определенные свойства результата работы. Это единственное, что имеет смысл контролировать. И главное, что здесь требуется – готовность к отказу от контроля надо всем прочим, что совсем не так просто, как может показаться на первый взгляд.
То, чего мне не хватает в жизни вокруг искусства, я пытаюсь так или иначе восполнить.
Например, огромное мое разочарование – неспособность (или нежелание) современной культуры принять все сокровища, которые совсем недавно иногда заново, а иногда и впервые были нам открыты, изжить жесткую иерархичность сознания, пересмотреть сам смысл творчества.
Если мы возвратимся к начатой притче о дереве додо, то станет понятнее, что я имею в виду.
Существовали только тринадцать таких деревьев и принято было считать, что они последние представители вида.
Я выросла в эпоху, когда из всей русской поэзии в широком читательском сознании существовали только Пушкин, Державин и Жуковский как учителя Пушкина, Лермонтов как продолжатель дела Пушкина и по нисходящей - Некрасов, Тютчев, Блок, Маяковский, Есенин, Мандельштам, Пастернак, Ахматова и Цветаева. Эта упрощенная, облегченная версия претерпевала на протяжении 70 лет существенные перемены, то одного, то другого поэта то сбрасывали с корабля современности, то провозглашали «лучшим талантливейшим поэтом нашей эпохи», то объявляли врагом народа, то гнали, то не пущали, но принцип оставался прежним. Любые попытки пересмотра предполагали исключительно замену одного из тринадцати кем-то другим. Так, например, мне случалось сталкиваться с абсолютным отрицанием Пушкина и требованием немедленно поставить на его место Баратынского. Курьез, но весьма характерный. Все прочие (а время от времени и некоторые из вышеперечисленных) укладывались или в, условно говоря, «пушкинскую плеяду», или в известную пушкинскую формулу: «Вот *** черная мурашка, Вот *** мелкая букашка», или вообще не замечались.
Что можно с этим поделать? Читать, открывать (себе и другим), помнить. Вопреки количественно подавляющей тенденции стерилизовать не шприцы, и не шпицев, а историю (и новейшую историю) поэзии, в современной российской культуре есть несколько (к сожалению, только несколько) людей, которые ей противостоят. Их существование делает возможными и мои попытки противодействия. И все, что я как читатель, редактор журнала и переводчик тщусь противопоставить неписаной табели о рангах, постоянное усилие изменить выхолощенный стереотип, делается в значительной степени из соображений в высшей степени эгоцентрических: ради того, чтобы содержать свой рабочий инструмент – себя – в необходимом поэту состоянии открытости.
Конечно, читатель важен, хотела я написать, но передумала.
Читатель совершенно неважен для поэта, зато читатель жизненно важен для читателя. То, что читатель способен прочитать в стихах, в высокой степени зависит от него самого, а не от поэта.
Существовали когда-то дронты — вымершее семейство нелетающих птиц. До 1973 года считалось, что семена дерева додо могут прорастать только пройдя через пищеварительный тракт дронта (додо) и что этот вид вымирает в их отсутствие. Но не так давно было доказано, что это вовсе не обязательное условие. Лесники и ботаники механическим путем истончают твердую оболочку семян для того, чтобы помочь их прорастанию. Вымри до 1973 года последний (непрофессиональный) читатель стихов, человек той эпохи вполне реально ощутил бы угрозу исчезновения редкой древесины поэзии. Сегодня же, когда мы как никогда близки к полному и окончательному вымиранию этой редкой птицы, мы можем предположить, что лесники и ботаники (то бишь, профессиональные читатели – критики и исследователи) смогут механическим путём истончить твёрдую оболочку трудноперевариваемых поэтических семян для того, чтобы помочь их прорастанию в читательских умах. Имеет ли это какое-то отношение к поэтам? Лишь в тех редких, к сожалению, случаях, когда они по совместительству еще и читатели.
2. Возможен ли компромисс между "общедоступной" поэзией и поэзий, направленной в себя?
Не знаю. Я по природе своей не человек компромисса. У меня заняло очень много лет усвоение такой элементарной истины, как «худой мир лучше доброй ссоры». Сегодня я предпочитаю не высказывать своих суждений по многим вопросам, просто потому, что знаю, как много разрушительной силы заложено во всяком необязательном словоизъявлении. Но внутри себя я остаюсь по-прежнему непримиримой и внутри меня такой компромисс невозможен. Все же мне нетрудно предположить, что в этом и состоит моя ошибка, что мне следует вспомнить о еще какой-нибудь элементарной истине, например, о том, что поэзия присутствует во всем, даже в "общедоступной" поэзии, и видеть ее повсюду – задача поэта, с которой в таком случае я плохо справляюсь.
3. Поэзия человечна, или надчеловечна?
Видимо, Вы не имели в виду, гуманна ли поэзия, верно?
Если же речь идет о том, человеческое ли это явление\свойство, то думаю, человеческое. Но что считать истинно и исключительно человеческим? Я всегда считала таковым всё, что не укладывается в рамки понятия «естественное». Поэзия представляется мне и явлением, и свойством, скорее противоестественным, чем естественным, и следовательно, человеческим и над(сверх?)человеческим одновременно.
4. Что творящий приносит в мир, как вообще "музыка сфер" "полезна" человечеству?
Я совершенно убеждена в том, что всякий человек в той или иной степени – создатель. Нет, нужно отказаться от относительности предполагаемой оборотом «в той или иной степени». Всякий человек – творец, создатель, даже если создает он лишь невыносимые условия жизни для своих ближних. Что приносит человек в мир, кроме себя самого и своего предназначения, которое он чаще всего не постигает до самого конца? Может быть, тем, кого мир признает творцами, всего лишь больше повезло – они угадали свою миссию прежде и попытались принять ее осознанно. И может быть, тем, кого мир признает творцами, всего лишь больше повезло – их создания мир ценит выше, чем невыносимые условия жизни. Однако не стоит судить торопливо. Это только кажимость, что ценителей невыносимых условий меньше, чем ценителей произведений искусства. К тому же кажимость тем стремительнее рассеивающаяся, чем пристальнее мы начинаем ее рассматривать. Так не лучше ли ее не рассматривать вовсе? Пусть себе кажется.
Что же до «музыки сфер» и ее пользе, то насущно необходимая тем, кто ее слышит, для всех прочих – она всего лишь претенциозная выдумка. Спрашивается, стоит ли пытаться о ней свидетельствовать? Не стоит, но необходимо. Она из числа тех явлений, которые, быв явлены, обрекают видевших\слышавших на пожизненную дачу показаний.
(мысли о пользе сворачиваются в козьи ножки
как-то их раскурят, огнеупорные?)
5. Человек пишет слово, или слово пишет человека, или все это ерунда и нечего судить?
(свободно и не стал говорить
слова
слова говорили
сами
за себя
никто не вкладывал
в них смысл
они были абсолютно свободны
от смысла)
6. Каким вы видите искусство будущего?
Я далека от футуристических прогнозов. Единственное, во что я верю, так это в то, что оно будет столь же неуловимо и подвержено переменам, сколь и сейчас. Будут ли изменения искусства по-прежнему происходить с ускорением? Сейчас это кажется неизбежным, единственно возможным, если исходить из нашего прошлого опыта, но представить себе эту грядущую скорость, это безумное мельтешение просто немыслимо. Потому я в который уже раз и выбираю неведение. В конце концов, если не ждать от будущего непредвиденного, стоит ли жить?
(извести его просто
пошлости оно больше всего боится
в темноте говори будущему: «известно!»
оно испужается и отступит
станет прошлым плохо различимым
под покровами извести и холестерина)
7. Чего в сегодняшнем искусстве не хватает - вам, либо вообще?
В искусстве мне всего хватает. То бишь, к искусству других я вообще не подхожу с требованиями добавить или убавить того или этого. Да и к «своему искусству» я не предъявляю требований. Только к себе самой. Попробую пояснить, в чем тут различие. Мне важны рабочие качества инструмента, которым в данном случае являюсь я сама, а не определенные свойства результата работы. Это единственное, что имеет смысл контролировать. И главное, что здесь требуется – готовность к отказу от контроля надо всем прочим, что совсем не так просто, как может показаться на первый взгляд.
То, чего мне не хватает в жизни вокруг искусства, я пытаюсь так или иначе восполнить.
Например, огромное мое разочарование – неспособность (или нежелание) современной культуры принять все сокровища, которые совсем недавно иногда заново, а иногда и впервые были нам открыты, изжить жесткую иерархичность сознания, пересмотреть сам смысл творчества.
Если мы возвратимся к начатой притче о дереве додо, то станет понятнее, что я имею в виду.
Существовали только тринадцать таких деревьев и принято было считать, что они последние представители вида.
Я выросла в эпоху, когда из всей русской поэзии в широком читательском сознании существовали только Пушкин, Державин и Жуковский как учителя Пушкина, Лермонтов как продолжатель дела Пушкина и по нисходящей - Некрасов, Тютчев, Блок, Маяковский, Есенин, Мандельштам, Пастернак, Ахматова и Цветаева. Эта упрощенная, облегченная версия претерпевала на протяжении 70 лет существенные перемены, то одного, то другого поэта то сбрасывали с корабля современности, то провозглашали «лучшим талантливейшим поэтом нашей эпохи», то объявляли врагом народа, то гнали, то не пущали, но принцип оставался прежним. Любые попытки пересмотра предполагали исключительно замену одного из тринадцати кем-то другим. Так, например, мне случалось сталкиваться с абсолютным отрицанием Пушкина и требованием немедленно поставить на его место Баратынского. Курьез, но весьма характерный. Все прочие (а время от времени и некоторые из вышеперечисленных) укладывались или в, условно говоря, «пушкинскую плеяду», или в известную пушкинскую формулу: «Вот *** черная мурашка, Вот *** мелкая букашка», или вообще не замечались.
Что можно с этим поделать? Читать, открывать (себе и другим), помнить. Вопреки количественно подавляющей тенденции стерилизовать не шприцы, и не шпицев, а историю (и новейшую историю) поэзии, в современной российской культуре есть несколько (к сожалению, только несколько) людей, которые ей противостоят. Их существование делает возможными и мои попытки противодействия. И все, что я как читатель, редактор журнала и переводчик тщусь противопоставить неписаной табели о рангах, постоянное усилие изменить выхолощенный стереотип, делается в значительной степени из соображений в высшей степени эгоцентрических: ради того, чтобы содержать свой рабочий инструмент – себя – в необходимом поэту состоянии открытости.
Subscribe to:
Posts (Atom)
Posts
