вот эта птица караоке
она неголосом своим
машинным голосам чужим
насмешливая подражает
чужинным голосом своим
машинным голосом моим
уроков корки подбирает
и крохи те перевирает
чужая всем себе чужая
и только на себя в обиде
ей угрожает ничего
она его в упор не видит
а надвигается авто
и птица в тот же миг взлетает
(ей быть не птицею а стаей
оравой каре-черно-оких
оравших а! до слепоты)
а надвигается
и сроки
уже приблизились
она же
на дне асфальтовом тпруа
(её фонетика язвит
ей будто автор прописал
от афт спасаться
детским словом)
под поволокою перловой
видны одне вершины гор
ей вторят шины и мотор
она же только повторяет
один невидимый мотив:
отдохнеши! ты!
(давно-15.Х.2011, 21.Х.2011)
Wednesday, October 26, 2011
Saturday, October 08, 2011
Опрос "Воздуха": Поэтика и политика
Поэтика и политика — близкие сферы или далёкие? Возможны ли в сегодняшней культурной ситуации корреляции в ту или иную сторону между художественной состоятельностью — и определённой политической и гражданской позицией? Связано ли как-либо то, чем Вы заняты в поэзии, с Вашими политическими, в самом широком смысле этого слова, взглядами?
Могут ли два столь близких по звучанию слова определять совершенно далекие сферы?
- Ах, что такое далеко? - ответила треска. - Где далеко от Англии, там Франция близка. За много миль от берегов есть берега опять. Не робей, моя улитка, и пойдем со мной плясать.
Три буквы определяют расстояние между берегами поэтики и политики. Неизменяемое междометие э можно и удвоить, и утроить: э-э … э-э-э… умножение не приведет к трансформации, но в любом случае э выразит заминку в речи, столь необходимую перед метаморфозой, потребной всякой поэтике.
Зато неизменяемое же слово ли готово стать хоть вопросительной частицей, хоть разделительным союзом. Да и в зеркале его неопределенность отразится с готовностью: ил. «Ли — ли» или «ли — или»?
Мой бог! (эли!) Что нам делать с потребностью мирового супермаркета расфасовать все в полиэтилен и разложить по полкам (или по полкáм?) поэтиков и политиков?
Почему бы не назвать поэтиками тех, кто создает свою поэтику, как дышат, а политиками тех, для кого закон что дышло: куда повернешь, туда и вышло? Их-то что объединяет? Поэтики повинуются неписанным законам, для политиков закон не писан. Что еще общего? М.б., оптика? Пожалуй. И в том, и в другом случае речь идет о слепом пятне. Только политик создает это слепое пятно, а поэтик – добровольно – себя к слепому пятну сводит, чтобы оттуда, из центра невидения говорить об опыте преодоления слепоты. Поэзия – возможность преодоления, стихи – свидетельство преодоления. Политика – создание предмета преодоления. Разговор о политизации поэзии и поэтизации политики представляется мне принадлежащим завершившейся с ХХ веком эпохе. В современном нам мире, где политика постоянно пытается убедить нас в невозможности видеть\ сознавать, где сама вероятность зрения постоянно подвергается сомнению под бомбардировками избыточной информации, поэт – слепец-Исаак, не сознающий, кого благословляет и кого благодарит, благословляющий «не того» и благодарящий Того, кто.
И все же, правильно ли я понимаю, что заданный вопрос относится не к поэтике как к теории литературы (и поэзии как частного случая литературы), но к персональной поэтике, которая в некотором роде является персональной политикой поэта, изгоняемого за пределы платоновского полиса? Конечно, я не забываю, что в данном случае страдательность залога - лишь часть этой персональной политики, лишь залог собственного существования. Выбирая поэзию, выбираешь и изгнание.
Воздух №2-3 (2011)
Могут ли два столь близких по звучанию слова определять совершенно далекие сферы?
- Ах, что такое далеко? - ответила треска. - Где далеко от Англии, там Франция близка. За много миль от берегов есть берега опять. Не робей, моя улитка, и пойдем со мной плясать.
Три буквы определяют расстояние между берегами поэтики и политики. Неизменяемое междометие э можно и удвоить, и утроить: э-э … э-э-э… умножение не приведет к трансформации, но в любом случае э выразит заминку в речи, столь необходимую перед метаморфозой, потребной всякой поэтике.
Зато неизменяемое же слово ли готово стать хоть вопросительной частицей, хоть разделительным союзом. Да и в зеркале его неопределенность отразится с готовностью: ил. «Ли — ли» или «ли — или»?
Мой бог! (эли!) Что нам делать с потребностью мирового супермаркета расфасовать все в полиэтилен и разложить по полкам (или по полкáм?) поэтиков и политиков?
Почему бы не назвать поэтиками тех, кто создает свою поэтику, как дышат, а политиками тех, для кого закон что дышло: куда повернешь, туда и вышло? Их-то что объединяет? Поэтики повинуются неписанным законам, для политиков закон не писан. Что еще общего? М.б., оптика? Пожалуй. И в том, и в другом случае речь идет о слепом пятне. Только политик создает это слепое пятно, а поэтик – добровольно – себя к слепому пятну сводит, чтобы оттуда, из центра невидения говорить об опыте преодоления слепоты. Поэзия – возможность преодоления, стихи – свидетельство преодоления. Политика – создание предмета преодоления. Разговор о политизации поэзии и поэтизации политики представляется мне принадлежащим завершившейся с ХХ веком эпохе. В современном нам мире, где политика постоянно пытается убедить нас в невозможности видеть\ сознавать, где сама вероятность зрения постоянно подвергается сомнению под бомбардировками избыточной информации, поэт – слепец-Исаак, не сознающий, кого благословляет и кого благодарит, благословляющий «не того» и благодарящий Того, кто.
И все же, правильно ли я понимаю, что заданный вопрос относится не к поэтике как к теории литературы (и поэзии как частного случая литературы), но к персональной поэтике, которая в некотором роде является персональной политикой поэта, изгоняемого за пределы платоновского полиса? Конечно, я не забываю, что в данном случае страдательность залога - лишь часть этой персональной политики, лишь залог собственного существования. Выбирая поэзию, выбираешь и изгнание.
Воздух №2-3 (2011)
Labels:
questionnaire
Subscribe to:
Posts (Atom)