Эфрат Мишори \ אפרת מישורי

Переводы в журнале "Воздух" 2014, №4

Hezi Leskli \ חזי לסקלי

Хези Лескли: РЕЛИГИЯ - Теологическая пьеса для шести мужчин и Музы
Действующие лица: голландский поэт, знаменитый фотограф моды, Шмулик, Соевый Ангел, Истинный Бог, Терпсихора.

Меир Визельтир

РАДОСТЬ ЖИЗНИ

И по возвращеньи с балкона не скажи:

«На улице тесно, и тихо, и влажно,

будто в комнате, где лежит тяжелобольной, когда теченье

времени замерло за мгновенье до часа кончины.

Душевные струны скорбят, сердце обмирает в кручине

по тучному духу гниенья,

по дыханью преющих листьев, растворяющихся у ног,

и по краткому мигу, что изнемог». Скажи:

«Город горло дерёт, подобно ослу,

пасть раззявившему безо всякой причины,

ни к селу и ни к городу.

Он упрям, как осёл, лёгок станом

и прям. Только мозг в черепушке дырявой дрожит,

все проходы заложены слизью и гноем,

и все листья охвачены дрожью иною,

его смерть возвещая в разбросе свеченья».

 Перевод с иврита: Гали-Дана Зингер

О Мандельштаме (Ответы на вопросы журнала "Воздух")

Что значит Мандельштам для вас? 
Каким вам видится его  след  в сегодняшнем  дне  русской  поэзии  —  и  у каких авторов конкретно?  
Можно  ли выделить какие-то отдельные его тексты, наиболее для  вас  значимые?  
Обязаны  ли  вы  чем-либо  Мандельштаму  в  вашей собственной поэтике?

Честно скажу, я уже готова была струсить, отказаться отвечать на вопросы о Мандельштаме, признаться в своей неспособности найти нужные слова, а главное, мысли, там, где вместо мыслей одни эмоции, но подумала, что нельзя отказаться от возможности сказать свое смиренное спасибо тому, кто определил для меня не только поэзию, но и жизнь. Совершенно неожиданно для себя самой, всегда избегавшей отношений учитель-ученик и испытывавшей неловкость при малейших попытках заставить меня играть как одну, так и другую роль, я поняла, что в Мандельштаме я нашла для себя «бо́льшего», который независимо от того, приближаюсь я к нему или отдаляюсь от него, не меняется в меняющейся перспективе. То, как я живу и, опосредованно, то, как я пишу, это следствие «уроков Мандельштама», которые, мне кажется, он и не предполагал давать, и которые я извлекла по своему разумению из его стихов и прозы (зачеркнуто) и стихов.

«Не сравнивай: живущий несравним» — одна из моих постоянных мантр. Можно повторять ее на выдохе или на вдохе, она всегда работает. После нее легче дышать. Даже сейчас, когда я смотрю на эту строку на странице, взгляд проясняется.

Если же и это не помогает, твержу: «Отравлен хлеб, и воздух выпит. \\ Как трудно раны врачевать».

Трудно выделить что-то, в такой задаче мерещатся какие-то «сто грамм Мандельштама в одни руки». Но если уж выбирать, то пусть будет «Грифельная ода». В ней отозвался и Лермонтов, первая моя детская любовь, и поздняя любовь — Державин. И удивительное элиотовское замыкание «в моем начале – мой конец» или «в моём конце — моё начало»  — просвечивает уже процитированное мной  раннее, 1913 года стихотворение, заканчивающееся словами: «Все исчезает – остается \\ Пространство, звезды и певец!»

Видимый след у других авторов? Я его не отслеживаю. Наоборот, случайно обнаружив, теряю к читаемому интерес. Мне важен след невидимый, о нем можно только догадываться, угадывать среди пустынных рыбарей своего, ошибаться, снова узнавать, пока смерть и посмертие не обнажат костяк с искомыми приметами сколиоза и прочими характерными признаками того, что поэзия и правда здесь хорошенько потрудились над природой.