Опрос "Воздуха": О женской поэзии

1. Существует ли "женская поэзия" ("женское письмо") и в чём сугубо поэтическая, литературная специфика "женского", если таковая имеется?
2. Существует ли в глазах читателя разделение по половому (или гендерному) признаку в поэзии? Важно ли вам знать пол автора, как это влияет на отношение к тому, что вы читаете?
3. Что вы думаете о языковом сексизме (в родном языке, предписывающем маркировать пол грамматически: красивый-красивая, писал-писала и т.д.) и вообще о сексизме в России (российской литературе-культуре)?

1. На двух языках, на которых пишу, поэзия – женского рода.

Не было момента в истории литературы, когда бы женщины не писали стихи, существовали эпохи, когда мужчины предпочитали этого не замечать, и существуют сообщества, в которых мужчины продолжают по мере своих слабых сил это замалчивать. Поскольку силы эти, как я уже сказала, слабы, исключений становится всё больше, в их число всё чаще попадают те, кто представляет меньшую угрозу масштабами дарования, те, кому можно патронировать, те, кто зачастую сознательно оказывается в положении малых сих – жён, подруг, учениц. Но и это благо, ведь чем менее монолитной становится плотина, тем больше вероятности, что кроме плотвы, в бреши проскользнёт и щука, и нава.

Даже если воспринять словосочетание «женская поэзия» по аналогии с «детской литературой», имея в виду исключительно аудиторию, невозможно проигнорировать тот факт, что среди читателей поэзии женщины всегда составляли большинство, равно как и среди читателей романов.

Подступаясь к вопросу с трёх сторон этой розы ветров, убеждаюсь, что ответ по-прежнему ДА.

Но существует и четвёртая сторона, та, откуда сквозит. Пытаясь подойти к ней исподволь, почему бы не спросить себя, наконец, существует ли собственно мужская поэзия? Отрицательный ответ (а другого я дать не могу), помогает найти объяснение загадочному на первый взгляд феномену ванько-встаньковой природы исходного вопроса. Те поэты, что посвятили свою лиру всему мужескому, будь то пол, государство или народ, не только непередаваемо смешны, но и глубоко трагичны в своём заблуждении, заставившем или заставляющем их забыть простейшее и насущное– лиру посвящают только поэзии, слуга двух господ, фигаро здесь, фигаро там – это другая опера. Всё прочее – работа по созданию и утверждению стереотипов, к поэзии отношения не имеет.
Та же судьба, вполне закономерно и по тем же причинам, постигает и тех, кто посвящает свой рабочий инструмент всему женскому – полу, власти, нации.

2. Из того, что уже сказано, явствует, что пол пишущего для меня-читательницы одновременно важен и неважен, как и любая другая дополнительная информация об авторе.

3. «Иврит – сексуальная маньячка», писала Йона Волах, предъявляя ивриту длинный счёт и ставя ему (на иврите – ей) в пример английский. Однако в первом лице единственного числа иврит даже чуть менее определённо гендерно маркирован, чем русский язык. В русском моё прошлое бесповоротно оказывается прошлым женщины. Я была, я отсутствовала. Только полная пассивность, абсолютное претерпевание позволяют забыть о половой принадлежности говорящего. Мне пришлось, со мной случилось. В иврите моё прошлое свободно от этого клейма, зато им отмечено моё настоящее. Впрочем, тут же оговорюсь, что настоящее время глаголов в иврите не существует, есть только не изменяющийся по временам аналог причастия. Будущее же всякого «я» темно и неопределённо или светло, но от того не менее неопределённо, и на том, и на другом языке. Обещает ли грядущее перемены, и, в том числе, перемену пола, нам знать не дано.

2006, №4