Пабло Неруда \ Pablo Neruda

ТОЛЬКО СМЕРТЬ

Есть одинокие кладбища,
могилы безмолвных костей,
и сердце, проходящее тёмный,
тёмный, тёмный тоннель,
будто кораблекрушение, в котором мы гибнем,
будто бы тонем
в сердце,
будто выпадаем из кожи в душу.

Есть трупы,
есть ноги на мокрых холодных плитах,
есть смерть в костях,
подобная чистому звуку,
подобная лаю без пса,
доносящаяся с колоколен, выходящая из могил,
нарастая от влаги, как плач под ливнем.

Иногда я вижу,
как гробы под парусами
отплывают с бледными покойниками, с женщинами в мёртвых косах,
с пекарями, белыми, будто ангелы,
с задумчивыми девочками, замужем за нотариусами,
гробы плывут вертикальной рекою мёртвых,
пурпурной рекою,
они прибывают под парусами полными звуком
смерти,
полными беззвучным звучанием смерти.

В этом звуке смерть прибывает,
как башмак без ступни, как костюм без тела,
прибывает и стучится перстнем без перста и без камня,
прибывает и кричит — безо рта, без языка, без гортани.
Всё равно её шаги раздаются,
и её одеянья звучат, безмолвные, будто деревья.

Я не знаю, я не понимаю, я вижу с трудом,
и всё же мерещится мне, что напев её цвета влажных фиалок,
фиалок, привычных к персти,
потому что зелено смерти лицо,
будто промозглая сырость фиалочьих листьев,
будто угрюмый оттенок зимы, потерявшей надежду.

Но в миру смерть ходит в одежде метлы,
она метёт и сметает мертвых;
смерть в помеле,
в языке смерти, ищущем мертвых,
в игле смерти, ищущей нить.

Смерть пребывает на складных койках,
на медлительных раскладушках, под чёрными одеялами,
она внезапно выдыхает:
мрачный звук её дыхания раздувает простыни,
и лежанки отправляются в порт,
где она их уже поджидает, в адмиральском мундире.


SÓLO LA MUERTE

Hay cementerios solos,
tumbas llenas de huesos sin sonido,
el corazón pasando un túnel
oscuro, oscuro, oscuro,
como un naufragio hacia adentro nos morimos,
como ahogarnos en el corazón,
como irnos cayendo desde la piel al alma.

Hay cadáveres,
hay pies de pegajosa losa fría,
hay la muerte en los huesos,
como un sonido puro,
como un ladrido sin perro,
saliendo de ciertas campanas, de ciertas tumbas,
creciendo en la humedad como el llanto o la lluvia.

Yo veo, solo, a veces,
ataúdes a vela
zarpar con difuntos pálidos, con mujeres de trenzas muertas.
con panaderos blancos como ángeles,
con niñas pensativas casadas con notarios,
ataúdes subiendo el río vertical de los muertos,
el río morado,
hacia arriba, con las velas hinchadas por el sonido de la muerte,
hinchadas por el sonido silencioso de la muerte.

A lo sonoro llega la muerte
como un zapato sin pie, como un traje sin hombre,
llega a golpear con un anillo sin piedra y sin dedo,
llega a gritar sin boca, sin lengua, sin garganta.

Sin embargo sus pasos suenan
y su vestido suena, callado, como un árbol.

Yo no sé, yo conozco poco, yo apenas veo,
pero creo que su canto tiene color de violetas húmedas,
de violetas acostumbradas a la tierra,
porque la cara de la muerte es verde,
y la mirada de la muerte es verde,
con la aguda humedad de ma hoja de violeta
y su grave color de invierno exasperado.

Pero la muerte va también por el mundo vestida de escoba,
lame el suelo buscando difuntos,
la muerte está en la escoba,
es la lengua de la muerte buscando muertos,
es la aguja de la muerte buscando hilo.

La muerte está en los catres:
en los colchones lentos, en las frazadas negras
vive tendida, y de repente sopla:
sopla un sonido oscuro que hincha sábanas,
y hay camas navegando a un puerto
en donde está esperando, vestida de almirante.